Воспоминание о незабвенном Лучано Ре Чеккони, ключевой фигуре великолепного «Лацио» эпохи Маэстрелли. Роковым стал трагический инцидент в январе 1977 года: пораженный пулей в упор, он падает, шепча: «Это была шутка, всего лишь шутка…»
Выстрел из пистолета, произведенный обеими руками. Кажется страницей из криминальной хроники Рима, но это даже не страница криминальной хроники. Это лишь трагедия недоразумений, где стрелявшего нельзя даже назвать убийцей, потому что он сам отравлен накопившейся внутренней агрессией, пленник, как мы, как все, бесчеловечного общества, одержимого киллерами, обрезами, поднятыми воротниками, замаскированными лицами, вечерними грабежами, ножевыми ранениями из-за обгона на дороге. Лучано Ре Чеккони не мог этого знать, не хотел знать. Он чудесным образом остался «наивным» с душой ребенка, общество не испортило его, успех не наказал, не исказив его энтузиазма, способности страдать, радости жизни. Из земли Нервиано, возможно, он 28 лет назад впитал антитела.
Сын крестьянина, двое братьев и сестра, он рано научился смеяться и довольствоваться жизнью в усадьбе, окруженной сельскими пейзажами с меняющимися по сезонам красками и ароматами вспаханной земли. В округе выживала и выживает другая Италия. «Чекко» часто рассказывал об этом, любил называть себя провинциалом, в его голубых глазах гордость древней бедности, состоящей из молчания и внезапных вспышек счастья. Никакого страха. Жизнь прекрасна. Хватало малости. Бокал хорошего вина, летние танцы, признание в любви первой девушке. В Нервиано, в Сан-Иларио так и есть.
Когда Чекко был ребенком, можно было спать еще с приоткрытой дверью дома, все любили друг друга, гостеприимство и альтруизм были неотъемлемыми правилами сообщества. Именно эти искренние порывы, именно короткий изысканный прием, должно быть, побудил Виктора Эммануила II, возвращавшегося с битвы при Маджента, даровать приставку «Ре» (Король) к имени таких воспитанных, трудолюбивых, горячих людей. «Так жизнь дала мне еще и Короля перед фамилией, – рассказывал он первым журналистам, с редкими зубами и растрепанными светлыми волосами, – как многим в моей земле. История о Викторе Эммануиле теперь передается из поколения в поколение. Мы гордимся этим. Думаю, тогда мои предки даже смогли растрогаться после этого указа…»
Воспоминания теперь терзают память, кажутся даже жестокими и тягостными. Фраза «всем стоять, это ограбление», которая в другие времена использовалась даже в детских играх в полицейских и грабителей, стала кошмаром для игроков «Лацио», для ошеломленного города, для благополучного района, как холм Флеминг, где Чекко рухнул после последней игры, бормоча товарищу Гедину: «подожди, подожди, я тоже иду…». Теперь все рассматривают фотографии, сделанные в самые счастливые дни: Чекко в футболке национальной сборной, Чекко в день завоевания чемпионства, пьющий шампанское из кубка. У него была слабость к шампанскому, шепчет Мартини.
Свидетельства переплетаются. Приходит мысль, что его убили за чрезмерное счастье в мире, где шутить уже запрещено. Но Ре Чеккони не мог об этом знать, не хотел знать. Он был погружен в какие-то свои мечты, предвестник полузащитников, которые рано или поздно понадобятся итальянскому футболу, чтобы не отставать от времени, чтобы синхронизироваться с распространяющимся атлетизмом. После того как его пробовали в роли нападающего, он проводит 33 матча в следующем сезоне как полузащитник. Теперь в Нервиано знают, что он больше не вернется работать автомехаником, хотя Чекко это нравилось. Дни проходят быстро. И вот его хочет «Фоджа». В «Фодже» есть хороший тренер, джентльмен, который учит футболу тихим голосом и умеет понимать даже самых беспокойных, даже скандалистов. Это Томмазо Маэстрелли. С Ре Чеккони Маэстрелли после первого сезона адаптации может поднять «Фоджу» в Серию А. В полузащите есть ревущий мотор.
Начинается с того города, с все еще футбольно подавленного Юга, короткое, таинственное, трагическое параллельное путешествие, которое судьба прерывает с разницей всего в полтора месяца от одной жизни до другой. С «Фоджей» в Серии А Лучано Ре Чеккони дебютирует 4 октября 1970 года против «Милана». Он всегда спокоен, выполняет свой долг, способен жертвовать собой ради товарищей, решать их проблемы. Чужие беды — это и его беды. И Маэстрелли терпеливо формирует и закаляет его, парень гибкий и мягкий, восприимчивый и общительный. Но вот «Фоджа» вылетает из-за разницы мячей.
Это вылет-насмешка, с горьким привкусом обмана. Со свойственной ему манерой Ре Чеккони говорит о некоторых судейских решениях, но затем обрывает разговор и убежденно заверяет: «мы возьмем реванш. Это не может закончиться так…». Он уже предопределен судьбой, читает детективы и современных писателей, слушает музыку, скучает на светских мероприятиях. Чтобы жить хорошо, ему всегда нужно что-то новое. Маэстрелли переходит в «Лацио», и как только римский клуб возвращается в Серию А, он не может забыть о Ре Чеккони, ученике тяжелых дней несправедливого вылета. Но нужно преодолеть препятствие по имени Ленцини…
Ленцини — добродушный скряга, который ни за что на свете не хотел бы выложить триста миллионов, чтобы расхваленный полузащитник, которого он не знает, переехал в Рим. Маэстрелли заставляет Ленцини сесть в машину, и на развязке автострады, ведущей на юг, сделка заключается с президентом Феше. Маэстрелли сказал Ленцини: «если он вам не понравится, я заплачу сам. Проблем нет…».
В Риме Ре Чеккони вписывает свою историю щедрого гладиатора, неисчерпаемого двигателя, в невероятно счастливое трехлетие, озаренное чемпионством, которого городу не хватало тридцать два года. Любопытство распространяется повсюду. Невозможно, говорят вокруг, чтобы команда анонимов, взятых с улицы, как в фильмах раннего неореализма, могла дать фору роскошным командам богатого и миллионерского севера. Ре Чеккони всегда скромен. Скромен даже когда его вызывают в национальную сборную, потому что он стал «Чекко Нетцером» для бывших бедняков, в народном почитании.
Это великолепный «Лацио», полный жизни, мастерства, яростных ссор, смеха радости. Это пройдет быстро. Теперь мы горько осознаем, что все проходит быстро и что жить — это только краткое заблуждение. Но Ре Чеккони не мог этого знать, не хотел знать. Он не хотел бы даже верить очевидному. Когда «Лацио» непобедимых корсаров медленно разрушается и направляется к своему закату, совпадая с ужасной болезнью, поразившей Томмазо Маэстрелли.
К счастью, у него есть чистая душой жена, Чезарина, часть его самого, с тем же изумлением в глазах и той же радостью жизни. Он женился на ней в 1974 году, после упоения чемпионством. Неважно, что национальная сборная Бернардини забыла его после одного появления в Белграде и половинчатого появления в Генуе. Он знает, что это несправедливо, но в семье находит все, что хочет, а «сверх того» всегда дают «Лацио», Олимпийский стадион, поездки, до сих пор интенсивные признания. Для того, кто вышел из Нервиано, из усадьбы с ароматными пейзажами сельской местности, это всегда много. И хорошо, что в «Лацио» он нашел друга, также удивленного чрезмерной удачей. Его зовут Луиджи Мартини, он бегает как и больше него, вместе они создают образ яростной и победоносной футбольной линии Мажино. Ре Чеккони и Мартини, Мартини и Ре Чеккони. Кто болеет за «Лацио», кто в Риме живет немного и футбольными событиями, не может разделить на пять лет эти две фамилии, не может говорить об одном, не говоря о другом. «Помню, когда мы собираемся прыгнуть с 600 метров, Чекко мне говорит: а если парашют не раскроется… А я: Чекко, ты что, сейчас об этом думаешь…?». Мартини рассказывает и плачет. Целый город плачет, вокруг те же потрясенные лица, что сопровождали Маэстрелли на кладбище Прима Порта. Как это случилось? Почему это случилось?
Нет, «Чекко» не мог знать, что какие-то из его безобидных игр были опасны. В последнее время он был счастлив, потому что доктор Зиако наконец заверил его, что он вернется в команду в конце месяца. «После того матча с «Болоньей», – шепчет Мартини, – он стал немного нервным. Он страдал от того, что не играл. Он получил серьезную травму, но уже все прошло. Я видел это по его веселью. Он снова начал шутить со всеми, ходить по магазинам на холме Флеминг с желанием смеяться, среди друзей и его поклонников. Даже с нашими женами мы всегда были вместе. У Чекко было двое детей, и он с трепетом следил за их успехами…».
Затем обычный вечер и обычный час. Парализующий выстрел. Это обычное ограбление, бормочет Ренцо Росси, который не пошел с Ре Чеккони, Гедином и парфюмером к ювелиру Бруно Табоккини (который за последние месяцы подвергся двум кражам). Белокурый парень, который для римлян олицетворяет прежде всего живой и пылающий «Лацио» времен успехов, падает под прилавком ювелира, и Гедин через несколько мгновений умоляет его: «Давай, пойдем, хватит шутить…». Полицейская машина с включенной сиреной везет его в Сан-Джакомо. Именно он, именно один из немногих, если не единственный из своей команды, у кого не было разрешения на ношение оружия.